Быль нагло раздавлена сказкой, бьют больно реклам кнуты.
Москва в ноябре погружается медленно в сплин.
Мой парк словно голый король – беззащитный, обманутый.
Не видно придворных, но много ссутуленных спин.
Я выжила здесь, где под вечер – гудков какофония.
Идут светофоры на заговор против людей.
Шофёры смертельно торопятся, и на их фоне я,
Похоже, совсем не спешу – опоздала везде.
Безмерную цену плачу своевластному городу –
Полжизни в дороге, без роскоши тыкво-карет.
Водитель троллейбуса носит не синюю бороду,
Имеет трёх жён, но послушной – по-прежнему нет.
За серостью серость в окошке мелькает замызганном.
Ты где, Белоснежка? Тут пыль надо с будней стереть!
Не слышать бы злых тормозов характерного визга, но
Нет смысла теперь выходить – сказки пройдена треть.
Как много нас – скрытых от всех лягушачьими шкурами,
Совсем не царевен (не все ж родились от царей!),
А тех обречённых на жизнь, что плетутся понурыми –
Под мутными взглядами грязных больных фонарей.
Вхожу в свой хрущёвский "дворец", где условности сброшены.
Как жаль, что нельзя после гордости жгучих горнил
Не чувствовать больше под пышной периной горошины,
И просто мечтать - хоть бы Ванька-сосед позвонил…